Главное происходит в паузах

Экран и сцена №9, 17.05.2010 г.

"День победы. Как он стал для вас далек" – рефрен старшего поколения, когда речь заходит о восприятии войны сегодняшними молодыми людьми. Казалось бы, что удивительного! Нынешние бабушки и дедушки родились после войны. Однако историческое мышление не является прерогативой тех, кто волею судеб застал "сороковые, роковые". Быть может, театр – как ни одно из искусств – способен восстановить связь времен, дать возможность окунуться в прошлое, рассказать о психологии людей другой эпохи. Идущие несколько сезонов в Российском академическом Молодежном театре "А зори здесь тихие..." в постановке Александра Устюгова и недавняя премьера "Ничья длится мгновение" в режиссуре Миндаугаса Карбаускиса – спектакли о войне. Они очень разные, хотя оба сочинены по прозе (в одном случае не раз инсценированная и экранизированная повесть Бориса Васильева, в другом – почти никому не известный роман "Вечный шах" Ицхокаса Мераса). Спектакли не схожи самим подходом к материалу. Тем интереснее высказывания молодых исполнителей о своей работе.


Ульяна Урванцева (исполнительница роли Лизы Бричкиной в "Зорях")

– Трагично, когда наши герои проживают каждую минуту как последнюю. Трагично, когда умирают девушки, полные жизни. Война все перечеркивает. Лишает человека будущего. Обрывает его неудержимое стремление к счастью.

– Как ни парадоксально, но самыми пронзительными в военных историях бывают эпизоды мирные, почти бытовые...
– В нашем спектакле есть сцена в бане, когда девчонки вдруг говорят о самом сокровенном. Они раскрыты, обнажены во всех смыслах слова. Их чувства обострены – так ставил задачу режиссер. Вообще, в этом спектакле очень много юмора. Например, когда Васков приносит дрова – девчонки вовсю над ним потешаются. Возникает атмосфера игривости, легкости, почти детского лукавства. И зрители смеются. Тем сильнее "выстреливает" трагический финал – на контрасте. Тем острее звучит тема любви – она укрупняется.

– Режиссер сам еще довольно молодой человек. Подозреваю, что вы часто спорили с ним о понимании женской психологии и даже учили...
– Мы спорили, пытались найти общий язык. Говорили: "По-женски это было бы по-другому". Он парировал наши аргументы убедительно и даже жестко: "Девочки, стоп, стоп! Спектакль-то про войну! Так складываются обстоятельства, что человек очень сильно меняется. Надо убирать женскую логику времен мирной жизни".
Режиссер четко знал, чего он хочет, у него было полное представление о логике женских характеров. Например, он очень убедительно доказал нам, что Кирьянова с ее опытом военных действий – это по сути боец, воин в юбке, она почти мужчина. Вообще, Саша Устюгов умеет быть на репетициях хозяином положения, брать на себя ответственность за спектакль. Он в этой работе раскрылся неожиданно для меня.

– Думаю, часть зрителей не знает финала, поскольку сегодня молодые люди мало читают.
– Это чувствуется по заливистому смеху. И мы понимаем, что часть зрительного зала не подозревает о трагической развязке. Я отношусь к таким зрителям без снобизма. Может быть, это и хорошо, что кто-то впервые знакомится с этой повестью Васильева. Для этих зрителей финал звучит сильнее.
Театр в каком-то смысле выполняет просветительскую функцию. Он знакомит публику с хорошей литературой.

– Кто стоял перед глазами, когда вы создавали образ Лизы Бричкиной?
– Мне захотелось пофантазировать на тему, какой бы стала героиня актрисы Екатерины Савиновой из фильма "Приходите завтра", если бы она попала на войну. Для меня это образ народной героини, в которой есть чистота и простота цельной натуры.
Душа моей героини распахнута – она хочет многое понять, разобраться в жизни. Она жаждет любви – находит ее, влюбляясь в Васкова. Война дала ей возможность встретить настоящего достойного мужчину.

– Как рассказать трагическую историю именно театральными средствами? Сложно играть смерть на сцене?
– Главное, как говорил нам режиссер, – максимально оттянуть звучание трагической темы. Это спектакль о любви, о счастье мирной жизни.
Играя смерть, важно не переборщить с выразительными средствами. В нашем спектакле на сцене минимум декораций: пять ящиков и брезентовый полог. Задача – рассказать о смерти с помощью простых, но сильных приемов. Каждая из героинь умирает по-своему. Соня Гурвич – за сценой. Слышен ее вскрик. Потом находят ее тело, достают из-за ящика. И вдруг актриса исчезает. Она именно исчезает, и зрители крутят головами: вот была, и вдруг ее нет. Словно дуновение ветра ее унесло.
Галя Четвертак, как будто по контрасту, умирает ярко, экспрессивно. Актриса бежит по пологу брезента вверх, к колосникам. Очередь автомата, и ее тело сползает вниз по брезенту, словно ребенок на санках – с горы. Это почти балет. Моя героиня Лиза Бричкина тонет в болоте. Зритель даже не сразу понимает, что произошло. Брезентовый полог исчезает в люке. И я вместе с ним. Это лаконично и убедительно. По поводу финала моей героини писатель Борис Васильев сказал: "Ваше потопление Лизы Бричкиной – самое убедительное из виденных мною в театре!"

– Очевидно, на таких ролях актеры растут?
– Безусловно. Например, роль Васкова стала для актера Алексея Блохина знаковой в его карьере. Мне очень нравится, как играет Галю Четвертак Татьяна Матюхова. Ее героиня – почти ребенок, поэтому так велико искушение впасть в детскость. Но она играет серьезно, глубоко, плетет тонкую нюансировку. Я горжусь, что столь тонкое плетение подвластно моей подруге и однокурснице. Моя вторая подруга и тоже однокурсница Вера Зотова всегда играла аристократок, томных и романтичных, а тут вдруг роль Зои Кирьяновой. Ей пришлось в чем-то ломать себя. Но она заиграла по-новому.

– Каких затрат требует этот спектакль?
– Морально я готовлюсь за несколько дней – мысленно собираюсь с силами. Перед спектаклем очень важно, как мы настраиваемся, смотрим друг на друга, улавливая настроение партнеров. Это почти как спевка в хоре. "А зори здесь тихие..." – по физическим и моральным затратам – на износ. После спектакля мы все в поту, в грязи, в занозах от ящиков, в синяках. Но в финале возникает такая насыщенная пауза – осознание боли, горя. Это дорогого стоит. Идет мощная энергия из зала – и силы возвращаются вновь.


Тарас Епифанцев (исполнитель ролей Давида и Йонаса Климаса в спектакле "Ничья длится мгновение")

– Я затрудняюсь точно определить жанр этого спектакля.
Это история о том, как человек совершает жизненный выбор. Поэтому военные события – лишь вспомогательный материал для раскрытия экзистенциальной темы.
Наверное, спектакль можно было бы отнести к категории "не для всех", потому что он нуждается в особом подходе. Зрителю важно проникнуть в режиссерский замысел, преодолев стереотип восприятия – раз война, значит слезы. Это изысканное эстетское зрелище – важно понять законы, по которым оно создано. Режиссер не ставил себе целью выжать из зрителей слезы, напротив, "Ничья…" обращена к разуму. Это скорее интеллектуальный спектакль. Его воздействие – не менее сильное. В нем как раз эмоции сознательно убраны на второй план. На первом плане – повествование, логика характеров. Было бы странно требовать ярких масляных красок от черно-белого рисунка: ведь графика этого не предполагает.
В режиссерском рисунке очень важная роль отведена мизансцене. В этом спектакле даже переход героя из одной точки сцены в другую несет невероятный заряд информации. Неглупый зритель сам все поймет. Зритель и так устал от предсказуемости того, что происходит на сцене, что ему все разжевывают.
Режиссура Миндаугаса Карбаускиса в чем-то ближе к японскому театру. Но, с его высокой степенью условности, чем к спектаклю военно-патриотической направленности. Меня восхищает его умная режиссура, лаконизм, жесткий отбор выразительных средств. Он фонтанировал идеями, но отбирал лишь некоторые – ради чистоты звучания. Я почувствовал вкус к такой режиссуре, оценил ее высокий класс.
Хочется, чтобы этот спектакль нашел именно СВОЕГО зрителя.


Илья Исаев (исполнитель роли Авраама Липмана в спектакле "Ничья длится мгновение")

– Спектакль совсем не про то, как евреев замучили в гетто. Режиссер ушел от еврейской темы. Меня удивляет мнение части зрителей, что нет сильного сопереживания героям. Сопереживаете? Хорошо. Не сопереживаете – еще лучше. Главное, ПРО ЧТО эта история.
Жанр этого спектакля определить очень сложно. Он ближе к экзистенциальной драме. А может быть, Миндаугас Карбаускис – сам отдельный жанр в театре.
Карбаускис – ученик Петра Фоменко. Эта школа очень чувствуется. Он творчески разрабатывает прием своего учителя – особую повествовательную манеру. Актеры театра Фоменко часто используют такой способ существования как систему рассказа: актер долго рассказывает историю, подготавливает зрителя к тому, чтобы потом кусочек сыграть. Этот же язык рассказа использует Карбаускис, но только в своей индивидуальной манере.
Спектакль получился очень тонкий, глубокий – в нем множество смыслов. Главное – размышление о свободе личности, о проблеме выбора. Режиссура Карбаускиса – новаторская. Это принципиально новый подход к драматургии. Фактически режиссер сочиняет сам, словно бы "достает" драматургию из истории, рассказанной автором. Это особая работа с текстом. Хорошо, когда нам, актерам, не надо банально играть слова. А надо играть сразу смысл, поступок. Все самое главное с нашими героями происходит в паузах. Сначала идет накопление эмоций, а лишь потом звучит текст. Фраза становится объемной. Только так эта драматургия начинает работать. Если начать играть в привычной манере, тогда текст неизбежно будет "забалтываться". Этот спектакль – показатель уровня режиссерского мышления. Мы – те избранные, восемь счастливчиков, которых он взял в эту работу.

Материал подготовила Марина Квасницкая